Утром я бился челюстью о стеклянный стол в своей квартире в неминуемой агрессии к злосчастным тем, кто привык делить чёртовы небеса, по кусочкам растаскивая тёмно-синюю материю по разным частям света. Разумеется, небеса у каждого свои и в данном случае под небесами я имею в виду ничто иное как деньги.
Утром я выбивал из дилеров дерьмо подобно папочке, что с силой херачит по голой заднице своего сына за непослушание. Я называю это агрессивной дружелюбностью, закусывая дорогущую сигару и упираясь носком ботинка в морду неудачника.
Мерзкие ванильные сигары, моей юной помощнице стоило бы снести бошку за незнание моего вкуса.
Они спрашивают меня, отец, куда всё катится? Я развожу руками в стороны с видом, что, мол, откуда мне знать, но они-то точно знают, что в моих руках дышат огнём поводья безупречности. Точнейшим контролем цели. Я говорю всем, что я их друг, что они обязаны вверить свои души под материнское крыло сатаны. Я отнимаю у них всё, обрубая любое проявление собственных мозгов в логике, чтобы те могли идти лишь за мной и они идут.
Устойчивым шагом, выверенными движениями, щелчок металлической зажигалки, затяжка мерзотным сладким дымом, извилистой густой лентой в чёрное нутро моего тела, касаясь сахарной ватой альвеол. Прогнившими мыслями в идеальном разуме - наталкивает меня на идею. На тщеславное забытье, которое резко сводит скулы, пробуждает несравнимо глубоких насекомых, что разгоняют по малому и большому кругу приторно алкогольную кровь. Вызывая жар тела. Вызывая онемение длинных пальцев, не от ветров, нет.
Утром хладнокровие на фоне саркастического юмора, разбитые кости и ровнейший хребет, сейчас же вздёрнутые углы губ в изгибах самодовольства. Утром боль, сейчас лишь ноющие ссадины от кривых ударов. Стряхивая с мыслей остатки неприязни частыми затяжками, щурясь, подойдя бесшумно не специально, зацепившись за несладкий кофе. Подписанный некрасивым почерком стакан подхватить, пригубив. Ты ещё не ощутила присутствие, или, что скорее всего, маскируешь его под холод зимней погоды, стойко игнорируя ощущения сбитого сердца в клетке ребёр, погрязнув в слабеющем теле от экстаза, что профессионально доставляет шлейф нот из белоснежных наушников. А я же так считаю привычным и должным нарушать мирскую идиллию всепрощения и гармонии, я привык ломать чужие замки, потому что ты имеешь право наслаждаться лишь мной или в присутствии меня. Выпивая до дна, располосовывая спину кровоточащими линиями или добавляя шрамов к благородству лица. За руку, рывком поднимая со скамьи, опрокидывая на своё гибкое сильное тело, произнести: - Какой город был затоплен нами накануне, помнишь? - чуждым тебе запахом ванили, кофе, элитарного табака, хриплым, моментально замёрзшим в воздухе низким голосом.
Уставившись пустыми чёрными глазами на нутро, тщетно подавляя возгорающую внутри аморальность бешенства, и, на ожидаемый от неё удар под аффектом неожиданности, попросить у леди тонкое запястье для поцелуя, что разойдётся неприятным холодом сухих губ. Огрызаясь на валивший снег, смешивая серый пепел с чистотой её кожи.

Бесконечность снега, ниспадающего с равнодушных небес, закручивающегося мелкими вихрями у самых ног, бесконечность мертвого снега будоражила сознание. Неистово хотелось закатывать глаза, подставлять ему свои разгоряченные виски и не смахивая с черных, чуть тронутых тушью ресниц, омертвевшие снежинки, нанизанные них словно мелкие хрустальные узоры на богатой люстре, в каком-то господском доме. Но стоит только поднести  современное огниво к сигарете во рту, они тут же растворятся бесчётным количеством чистейшей воды, омывающей этот грязный город с начала времен. Круто чувствовать себе частью эпохи. Обреченные и не способные к дальнейшему движению они бесшумно скатятся вниз по застывшим в холоде щекам кристально-прозрачными слезами и вскоре исчезнут в едком дыму, как будто их не было. Но им все равно, они не существуют. А быть может и нет, а быть может и да, и снова нет и да... Не стоит всех этих мелких пакостей над своим разумом в этот погожий вечер, когда не один любопытный нос не высунется из-за двери, чтобы ненароком влезть не в свое дело. Все стали бояться и одновременно исчезать. Бояться и исчезать. Можно подумать, что им даже не оставляют времени для крика. Но не сейчас. Этот час не для рассуждений - этот час для обволакивающей кристаллами льда действительности. И если обычно она вгрызается в глотку словно бешеный зверь, то сегодня это что-то невероятное, спокойное, воспитанное, вышколенное, струящееся где-то рядом белой змеей или идущее на невидимых ногах, бесшумно уходящее за тобой следом, в ночь. Ты остановишься, чтобы вдохнуть побольше воздуха, напитать им свои уставшие от бега внутренности, вновь вскинешь руку, будто целясь взглядом в часы. На самом деле нет - зацепка, неаккуратный почерк свободного вечера. Ничего не запланировано. Какое удачное совпадение. Реальность приручена. Возможно только на один вечер, возможно на всегда. Ха-ха, чего захотела? Опять захватываешь сигарету губами, еще чуть чуть и ты разорвешь её от накатившей вдруг ненависти. Но нет, вдох выдох, ты успокаиваешься и несешься дальше. В легкие попутным ветром задувает пепел вместе со снегом. Надоедливая привычка нестись, когда сигарета все еще во рту, и дым струится мерными потоками сквозь тело, дюже много табака оседает в многострадальных легких. Хотя, какая разница? Это тело перенесло многое только за одно столетие, теперь идет второе, а твое заканчивается. Через н-ное количество лет тебе стукнет круглая дата. Юбилейчик.
Еле слышно хихикнув своим мыслям, ты замедлишь шаг, чтобы по максимуму насладиться окружающим миром.   Незаметно для самой себя выбрасываешь сигарету даже в урну. Какая покладистая девочка. Невероятно. Продолжаешь своё плавное движение дальше, бесшумной поступью зверя, на автопилоте - даже снег боится скрипеть под твоими ногами, облаченными в черную замшу на небольшом квадратном каблуке. Ты опять в черном, влетаешь резким пятном в приторно заснеженное царство, вплетаешь свой своенравный узор в паутину времени. Черные лосины, повторяющие каждый контур твоих худых ног, постепенно становятся усыпанными мелкой снежной крошкой, как всегда объемное пальто с невероятных размеров капюшоном, отороченным темно-серым мехом, затянуто на талии. Руки засунуты а карманы и наслаждаются ощущением мягкой подкладки, которой суждено будет порваться через определенное количество времени от твоих бесцеремонных коготков. Ты затянута своими мыслями, пока на черные, находящиеся в некотором беспорядке волосы, ложится сизым пеплом снег, а мир плывет мимо - улица за улицей. Вдруг чей-то голос вгоняет тебя в праведный ступор. Он так нагло разбивает тишину, царящую вокруг, что мгновенно врезается в твое сознание диким звоном льда, летящего с крыши. Смысл слов так и не дошел сквозь паволоку тумана размышлений, и ты просто стоишь, молча созерцая знакомую площадь. Взгляд мечется из стороны в сторону, пока не останавливается на худосочной парочке, решившей сплестись телами и мыслями в этом месте и в этот час. Похоже, обращались к ним. Ты ждешь ответной реакции, неспешно поднося свое тело к одной из скамеек, все с той же змеиной грацией аккуратно присаживаешься, выхватываешь из кармана мобильник, делая вид, что занята. Тянет затянуться, но почему то создается впечатление, что для этого время еще придет. Тонкие пальцы с аккуратно вырисованными ногтями стучат по сенсору без особого смысла, но тем не менее создавая вид крайней занятости, бурлящей в нескольких ярдах от соседней скамейки с любопытным парнем.

Искрится мимолётным сигналом о похолодании моя чёртова вселенная, заключённая в сильные объятия ровно до тех пор, пока материя не сведёт на нет обездвиженность атомов, опустошая созерцание внутри статного тела. Я поведу неодобрительно головой в сторону, выражая недовольство потерей ощущения твоего полукристаллического вкуса под уздечкой чёрного языка, исчезающим запахом терпких духов, шлейфом спелой вишни, неминуемо увеличивающимся расстоянием защемит сердце.
Руки разведены в недоумений, кисть в кулак. С силой закусывая сигару, скрипя зубами, практически разрывая лист, развернуться в сторону, провожая сощурившись развязную походку по наледи скольжением тонких ног. Я даже не придал значения американской речи, пропуская мимо слуха и сознания всё, что не связано с единственной целью, ты же выцепила опустошённый тембр голоса из царящей тишины. Матёрым уличным псом, дрожащим от боли, получающий от элегантности красоты прикосновения. Рычащая ненависть, но под вакуумом таким, что схож с оглушением в ночном клубе.
Что за ублюдство? Они рушат мои планы.
Взгляд выуживает из темноты хрупкую фигуру женскую, обвешанную мешковатым пальто, ударяет ярким алым по глазам моментально. Громким хриплым смехом от жжения в глотке, мне воистину смешно, забавляющая ситуация, взывающая к порванным струнам зла, что некогда были опасно натянуты, а у меня на уме только тишина подпольных артхаусных клубов, где втирают свою интеллектуальную лирику простые смертные пьяной молодёжью. Где запахом кофе струится идиллия под потолок, где свет направлен лишь на сцену на фоне белой кирпичной стены, даже сценой не назвать, небольшой подиум, годный только для погибающих талантов. Пьяны они не от алкоголя, а от мира, от поглощающего их гедонизма, что эволюционирует в острый хронический эскапизм. Я бы аплодировал им подобно преданному фанату без капли издевательства, я бы ценил вкус кофе без конца, тем не менее медленно, но с каплей садистской эротичности поглощая частицы их душ.
Холод бьёт по скулам, вгрызаясь в кожу болью, я задумался на слишком долгое количество времени. Разжать сводящие пальцы холодом, не послушно, максимально разжигая костры ажиотажного желания победы в мозгу буквально сорваться с места, за пару шагов оказываясь рядом с животным. Вскидывая голову скучающей надменностью, протягивая руку, чтобы откинуть раздражающий капюшон, встречаясь взглядом чернеющих пустотой глаз с янтарной жидкостью коньяка.
Я вижу в них ёбаный лес, я чувствую хвою, оседающую на рецепторах, я знаю, что кончики пальцев пахнут эфирными маслами. Душа её полярной совой образуется у моего лица, искажённого привычной равнодушностью, но на то мгновение приобретая короткую вспышку завороженного интереса. Касаясь острейшими когтищами сломанной переносицы, действуя как одурманивающая химия всего лишь без ведома, неподвластно разуму женщины крича демону, что готова перейти в его руки. Эфемерным невесомым призраком, белёсым, размытостью контуров, едва-ли различаются чёрные пятна на перьях, едва ли успеваю отметить, что узор на груди птицы сложен в виде ловца снов, едва ли сдерживаю позыв свернуть шею телу, чтобы сию же минуту заполучить это себе.
Растворится снегом.
- Разумеется, хеннеси ричард, - мыслями вслух, как констатация очевидного для меня факта о прекрасных глазах волчьих, немецким языком севера, вряд ли ты разберешься, но наглость не заставляет себя ждать: за капюшоном следует грубая хватка за руку, протащить к тем двоим, отрешёнными выверенными движениями ставя рядом с собой повадками хозяина. Без агрессии, без желания доставить боль и унижение, не плевки в лицо, мы больше похожи на охуенных старых друзей, - Спорим, что у этой волчицы острее зубы, чем у твоего любовника.
Мы наивны как, блять, дети, мы живём в этом мире, без конца сталкивая армии в сражениях, разыгрывая фееричное шоу, считая чужую жизнь бесценной, но исключительно в плане бессмысленности. Я поворачиваюсь к янтарноглазой, разрывая губы, располосованные шрамом в - без сомнений - доброй улыбке, перекрестись.

Отредактировано Adrian Vine (2012-12-06 00:24:25)

Нежность снега, с рабской покорностью окутывающего этот мир, проглатывается темной акулой холода, бесцеремонно сжимающей руку на предплечье. Недры дырявой памяти с трудом воспроизводят минувшее, серыми расплывчатыми отблесками разделяя мир на блеск и тени, игру контрастов и плевать, что давно научилась понимать серость во всем её великолепии, накладывать на себя, как макияж - эдакую розоватую пудру на щеки, чтобы выглядеть милей и сгладить острые углы в беспрекословно диких повадках. Откинутый капюшон так и валяется беспризорником на плечах. Под мягкие волокна кашемира, сплетенные с колкостью шерсти задувает снегом. Еле слышно дышит перегоняющий кровь орган, застыл в своем великолепии, пытаясь соорудить недосягаемую стену изо льда и умертвить тепло, пока чья-то рука слишком долго задерживается на твоем теле. В паутине бесконечно стремящихся ввысь мыслей, в черной, ползучей, едкой темноте проскальзывает целая жизнь, которая отражается сейчас яркостью необычных глаз в мертвом озере. Но, как прискорбно, луна не оживляет его нетронутую рясой поверхность. Безупречно гладкое, ледяное и отталкивающее – она заставляет тебе погружаться в него все больше, распаляясь на миллиарды сияющих частиц, которые потухают почти сразу же, как только обнажается еще один миллиметр улыбки. Узкая, слегка растянутая, диковатая в своей ненормальности – такую будет видно даже из-за спины, словно доверчиво распростертую, а на самом деле являющую классический атрибут психа. Она никогда ничего не значит, и не будет значить. Просто стоит привыкнуть ко всему этому дерьму. Застывшее сердце в прежней работе начинает свой перегон, словно работая за семерых. В нескольких шагах та безупречная девица «обрабатывает» малого, подвернувшегося здесь, как и ты, в этот глупый мимолетный час, когда китом ночи проглатывается весь вечерний планктон, и демоны высасывают жизнь из своих дорогущих жертв. Но глупо быть жертвой, когда стремишься к высшим, правда? Возможно, он также думает, сравнивая необычный взгляд с элитным коньяком, которому суждено драпировать безупречным глянцем дно изысканного бокала, дурманить умы, находясь в обществе утонченных рук в бриллиантовых кольцах, едкого сигаретного дыма, пряных духов, холодной безупречной поверхности очередного яблочного гаджета, так небрежно кинутого где-то рядом. И в этот момент ты понимаешь всю дикость и нелепость сказанного. Рывок, телефон выскальзывает из забывшихся рук, цепкие коготки зажимают жесткую ткань чужого рукава, ноги на автомате, чуть заплетаясь, идут следом, скользят по свежему насту, так усердно удобряемому миллионами снежных кристаллов. Останавливаешься рядом, не собираясь отцепляться от своего компаньона, молча взираешь на парочку, застывшую в театральной сцене прямо перед носом. В глазах плещется томным морем равнодушие, у берегов которого сжигается хрустящий тонкий лед. Древний, первородный хищник, что дремлет уже несколько месяцев, начинает ворочаться, щекоча своим загривком внутренности, тупые когти неосознанно скребут по черному полу разума, грубо вырисовывая один узор за другим с характерным звуком, горячее дыхание вьется паром прямо в мозг, растапливая ту желчь, что накопилась в тебе за последние месяцы. Реальность меняется, головокружительным калейдоскопом вертясь рядом и дразня своим пушистым хвостом, чьими-то розовыми волосами, черным пальто, наивностью, кейсом, забытым под снегом, мобильником, на который никому не приходит ума позвонить, так чтобы модный рингтон запищал в нескольких ярдах к востоку.
- Кого в этот час осенит рвануть в это место? Наверное, тех, кто согласиться играть в ваши игры. А иначе… - неопределенный взмах свободной рукой, в тусклом свете фонаря на мгновение блеснет изысканная спираль кольца. Довольно скалясь, засунешь её опять в карман, пересекаясь взглядом с демоном, не забудешь приподнять левую бровь в выразительном жесте.

Умереть? Ты, готов? Моё тело вновь содрогается в попытке смеха. В моём мозгу проектируется разрядами только сценарий, только так, как заставить вас встать на дыбы диким мустангом, достать из их оплетённых пылью тёмных углов хоть каплю горделивого сопротивления. Взгляд черных, но сияющих прорывающимся аметистом глаз наблюдает разворачивающееся действо, с каплей иронии, с неподдельным скучающим интересом. Я жду, что мужик взбунтуется, отрывая от лавки доску, чтобы заехать мне по морде или, как минимум, оттолкнуть, кто позволит с собой так обращаться? Я жду, что волчица оскалится животным, царапая тонкие губы неудачно сомкнутыми челюстями.
В таких ситуация излишняя неторопливость может привести к фатальную исходу, к сломанным костям, к пустотам в груди. Волчица говорит, её слова перебиваются щебетом лесных неярких птиц в моей голове, слабо оплетающим голосом сознание. Я кричу себе, что надо уйти, уходим, говорю я, но рука только грубее сжимает запястье женское, направленно сгибающимся хребтом к земле женщину, чтобы там та встретилась челюстью с моим коленом. В корне болезненный ход отдаётся тупой болью, прикусанным языком, треснувшим стволом липы. Больно ей, а кровавое марево пульсирует в моём зрении, скрашивая мир металлом. Профессионально справляясь с ударами по вискам изнутри наклонюсь следом к её уху, по-прежнему придерживая, но лишь формально. Скользящий горячим дыханием, пропахшим целиком дымом английским воротник пальто, с дистанцией, что подчёркнута напыщенной брезгливостью, - Уже поздно давать по тормозам, - уверенный тон, без сомнительной дрожи, отпустить, выпрямляясь во весь рост, перемещая холодный взгляд на мужчину.
Первая кровь.
Оголённый нерв, ссадины от неудачного падения на его теле. Мне хватает полувзгляда, мне хватает лёгкого прикосновения, чтобы ощущения, испытываемые другими ворвались в мою вселенную, чтобы слишком спокойный и глубокий в своей первозданной идиллии уголь глаз сощурился в усмешке, чтобы мнимые призраки в ваших головах поговорили со моим покровительством, рыдая, рассказывая пресловутые страхи, но если оно мне надо. Мне - нам - нужен вызов от кого-то, мне нужно чье-то дуло пистолета, ледяным существом упирающийся мне под ребро боевой нож, которой в своё время выкорчевал сотни сердец из тел немецких солдатов. Я бы ощутил освещенный меч ангела у горла, разъедающий кожу, сопровождая темнеющими на глазах сосудах шеи, я бы протянул изгоняющему молитвенник, указывая пути из заблуждающихся сновидений, подарил бы букет белых цветов, сорванных на краю сомнений и безбожного хаоса. Но давайте без подсказок, дамы и господа. Я бы допустил любого достойного на расстояние невозможно допустимое, я бы дал надежду на своё убийство, на исполнение мечты, чтобы прохладным поцелуем, пропитанный горечью полевой полыни сломать иллюзии. Сильные допускают близко несчастных забавы ради, интереса скользящей философии живых. Отдать всё, сжечь мосты, влюбить в себя, выхватить из дрожащих рук запотевшую рукоятку пистолета, насмехаться над заговоренной водой. Единственное, что мы боимся - потерю контроля.
Небеса затянуты серым стеклом, красивые лица покрываются розовым признаком тепла жизни на бледной коже, дыхание - леденеет. Я опускаюсь на колени, упираясь острыми коленями в холод каменной площади. Безразличие мужчины к жизни врезается в моё восприятие намного больнее осколков битого стекла, я перевожу стрелки на личные мотивы, у тебя случаем нет астмы? Боль в лопатках, с родительским вздохом подхвачу за руки, поднимая на ноги. Дымящаяся закусанная сигара, оценивающий взгляд, но без той ироничной мерзотной театральности, педиковатым движением поправить твои волосы, смахнуть пыль и куски снега с плотной ткани бёрберривского плаща, на языке гарь.
Всевластие.
- Я делаю ставку, расскажи мне всё, что ты знаешь.
Хмыкнув, совершить встречу с кулаком твоего лица, скользящим движением до приторной дерзящей боли, на грани вывихнутых пальцев. Расширенные в рефлексе зрачки твои, автоматическое отступление в сторону, рукой хватаясь за пульсирующее онемением место. Расшатай нервы, приди в себя, ответь. Я выдыхаю облаком дыма кристаллизовавшийся углекислый газ, выступят желваки на скулах.

Отредактировано Adrian Vine (2012-12-12 00:04:39)